Кстати, почему одно направление считается верхом, а другое низом? В симметрии космоса это было совершенно условно.
Сам он всегда определял направление, в котором планета вращается вокруг своей оси и вокруг солнца. Если и то и другое было против часовой стрелки, значит поднятая рука указывала на север, а ноги на юг. А по всей Галактике север ассоциировался с верхом, а юг – с низом.
Это была чистая условность, уходящая в туманное прошлое, и все рабски следовали ей. Если бы человек взглянул на знакомую карту с южной стороны, он бы не узнал ее. Чтобы она обрела смысл, ее следовало повернуть.
Тревиз вспомнил о сражении, проведенном Бенн Риозом, императорским генералом, жившим триста лет назад, который в критический момент повел свою эскадру под плоскостью системы и захватил врага не готовым к схватке. Потом были жалобы, что он сманеврировал нечестно, разумеется, со стороны побежденных.
Такой могучий и такой изначально старый обычай мог зародиться только на Земле, и это внезапно вернуло мысли Тревиза к вопросу об обитаемой планете.
Пилорат и Блисс продолжали смотреть на газовый гигант, который медленно вращался на экране. Солнечные лучи коснулись его, и шторм на поверхности стал еще более безумным и гипнотизирующим.
А потом пришел Фоллом, и Блисс решила, что ему нужно поспать, да и ей это тоже не помешает.
Пилорат остался, и Тревиз сказал ему:
– Я подойду к газовому гиганту, Яков. Мне хочется, чтобы компьютер изучил гравитационное пятно с его правой стороны.
– Конечно, старина, – сказал Пилорат.
Однако, все было сложнее. Дело было не только в пятне, которое должен был изучить компьютер. Тревиз хотел получить еще несколько дней, прежде чем обретет уверенность.
Тревиз вошел в свою комнату – мрачный и хмурый – и вздрогнул. В комнате его ждала Блисс вместе с Фоллом, набедренная повязка и туника которого распространяли безошибочный запах паровой и вакуумной обработки. В этом наряде он выглядел лучше, чем в одной из ночных рубашек Блисс.
– Я не хотела отрывать вас от компьютера, – сказала Блисс. – А сейчас послушайте. Давай, Фоллом.
И Фоллом заговорил своим высоким музыкальным голосом:
– Приветствую вас, Протектор Тревиз. Это большая радость для меня, что я по… па… путешествую с вами на вашем корабле. Я также доволен добротой моих друзей, Блисс и Пила.
Фоллом закончил, мило улыбнулся, и Тревиз снова подумал: воспринимаю я его как мальчика или девочку, а может, как то и другое вместе?
Он кивнул.
– Очень хорошая память. Произношение почти совершенное.
– Это вовсе не заучено, – сказала Блисс. – Фоллом сочинил это сам, и спросил меня, можно ли высказать все это вам. Я даже не знала, что Фоллом может говорить, пока не услышала сама.
Тревиз с усилием улыбнулся.
– В таком случае это действительно хорошо. – Он заметил, что Блисс избегает пользоваться местоимениями.
Блисс повернулась к Фоллому и сказала:
– Я говорила тебе, что Тревизу это понравится… А сейчас иди к Пилу и можешь немного почитать, если хочешь.
Фоллом выбежал, а Блисс сказала:
– Просто удивительно, как быстро Фоллом схватывает Галактический. У соляриан явная склонность к языкам. Вспомните, что Бэндер заговорил на Галактическом послушав разговоры по гиперсвязи. Их мозги должны быть хороши не только для преобразования энергии.
Тревиз хмыкнул, а Блисс добавила:
– Только не говорите, что вам не нравится Фоллом.
– Я ни к кому не испытываю ни любви, ни ненависти. Просто это существо заставляет меня беспокоиться. Это страшное ощущение – иметь дело с гермафродитом.
– Бросьте, Тревиз, это смешно, – сказала Блисс. – Фоллом – идеально приспособленное к жизни существо. Для общества гермафродитов должны казаться отвратительными вы и я – вообще мужчины и женщины. Каждый является половиной целого и для воспроизведения должен основывать временный и нелепый союз.
– А вы против этого, Блисс?
– Не делайте вид, что не понимаете. Я пытаюсь взглянуть на нас с точки зрения гермафродитов. То, что для них отвратительно, для нас совершенно нормально. Поэтому Фоллом кажется отвратительным вам, но это просто близорукая, ограниченная реакция.
– Честно говоря, – сказал Тревиз, – меня раздражает, что непонятно, какое местоимение использовать применительно к этому существу. Это мешает разговору и мыслям о нем.
– Но это недостаток нашего языка, – сказала Блисс, – а не Фоллома. Ни в одном человеческом языке не предусмотрен гермафродитизм. Но я рада, что вы заговорили об этом, потому что сама думала на эту тему… Говорить «оно», как хотел того Бэндер, не выход. Это местоимение применимо к объектам, для которых пол не имеет значения, а для тех, которые сексуально активны в обоих смыслах, местоимения вообще нет. Почему бы просто не выбрать произвольно одно из местоимений? Я думаю о Фоллом, как о девушке. Во-первых, у нее высокий голос, а во-вторых, она способна произвести на свет ребенка, что является определяющим для женственности. Пилорат согласен со мной, так почему бы не согласиться и вам? Будем говорить «она» и «ее».
Тревиз пожал плечами.
– Хорошо. Правда довольно странно называть ОНА того, кто имеет яички… Но пусть будет.
Блисс вздохнула.
– У вас дурная привычка обращать все в шутку, но я знаю, что вам тяжело сейчас и мирюсь с этим. Пожалуйста, используйте для Фоллом местоимение женского рода.
– Я буду делать так, – Тревиз заколебался, но не в силах сдержаться, сказал: – Фоллом выглядит вашим ребенком каждый раз, как я вижу вас вместе. Может, это потому, что вы хотите ребенка и думаете, что Яков не сможет вам его дать?